Дом и кров в славянофильской концепции — страница 4

людей от враждебных стихий — сперва природных, затем общественных: от непогоды, поветрий, недугов, от смуты и от сопутствующей прогрессу нестабильности. В жилище том зачастую неудобно, «тесно», комфорту не придается особого значения — зато, как говорят пословицы, «Хотя тесно, да лучше вместе», «В тесноте люди живут, а на простор навоз возят», «В тесноте, да не в обиде». На основании сказанного можно было бы утверждать, что для

человека, обитавшего в культурно-идеологическом горизонте, способном породить славянофильское учение, идеалом Дома был ковчег, если бы не одно обстоятельство. Домик Афанасия Ивановича Товстопуза или Обломовка во многом напоминает ковчег: в них действительно живет «каждой твари по паре», свято соблюдая заветы единодушия, взаимопомощи, патриархальной простоты; они расположены на периферии обозримого мира, вдалеке от столиц;

они не только защищают, но и спасают человека от искушений новейшей цивилизации. Поэтому неотъемлемым для них является элемент религиозного, сакрального предназначения — во спасение души. Однако ковчег — это корабль. При всей своей спасительной прочности он движется и переносит человека из одного царства в другое, из одной эпохи в другую, обеспечивая лишь временную стабильность в глобальных бытийных переменах. По древним

мифологическим представлениям, корабльозначал средство перемещения в иной мир, в царство смерти. Герои народных эпосов, идущие не трансцеденции, не преображая, а возвращая к исходному порядку, не могут стать корабельщиками. Образ корабля способен появиться в сознании народа лишь в эпоху дистабилизации, как например, в новгородском былинном цикле ли в сказаниях старообрядцев. Славянофилы 40-х годов прошдого столетия сумели

претворить трудноуловимую привязанность к определенному типу жилища в довольно стройную, монолитную концепцию Дома, который правильнее было бы назвать не ковчегом, а генздом, роль которого — обеспечить безопасность семьи от враждебных внешних сил под спасительным прикрытием, под Кровом. Аксаков, разбирая в 1847 году «Петербургский сборник» и критически оценивая «Бедных людей» Достоевского, отмечает что «в отдельных местах,

истинно прекрасных», автор повести достигает высокого художественного мастерства. Достоевский, привыкший в 40-х годах к западничеству и преклонявшийся пред Белинским, тронул Сердце славянофила Аксакова и потому, что нащупал своим гениальным художественным чутьем целые сематические пласты архаического сознания, характерного для достаточно чужой ему в социальном отношении патриархальной деревни. Если Достаевский